• Главная страница
• Архив новостей
• Карта сайта
• Официальные документы
• Мероприятия
• Участники
• История Феодальной Японии

• Культура

• Исторические битвы
• Исторические личности
• Материальная культура
• Читальный зал
• Прочее
• Доспехи
• Вооружение
• Костюм
• Аксессуары и предметы быта
• Доска позора
• Форум
• Контакты

 

 

 

________________

 

 

БИБЛИОТЕКА


История Феодальной Японии


Философские аспекты бусидо

 

ЧТО ТАКОЕ БУСИДО?

 

Я постиг, что Путь Самурая - это смерть.
В ситуации "или-или" без колебаний выбирай смерть
.
Ямамото Цунэтомо "Хагакурэ"

 

Самурай должен прежде всего постоянно помнить - помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги - что он должен умереть.
Дайдодзи Юдзан "Будосёсинсю"

 

Вынесенные в эпиграф цитаты являются, пожалуй, наиболее широко известными изречениями и первыми приходят на ум, когда задается вопрос: "Что такое Бусидо - Путь Воина?"

БУСИДО - ЦЕННОСТИ САМУРАЯ

 

По самым разным причинам - островное положение страны, горные цепи, отделяющие один район от другого, сильные семейные и клановые связи, наконец, специфика исторического развития - японское общество в течение длительного времени оставалось сословно-замкнутым. Начиная еще с эпохи Хэйан, все слои населения - от придворной аристократии до париев, все сословия и профессиональные группы подчеркивали и охраняли присущие собственно им и только им отличительные черты, причем порой весьма агрессивно. Но именно в период Токугава, когда в стране господствовали самураи, замкнутость и кастовость, всегда занимавшие в мировоззрении воина одно из первых мест, стали частью философии общественной жизни и управления и достигли своего наивысшего воплощения.


О мироощущении самурайского сословия можно судить по дошедшим до нас сочинениям, которые большей частью представляют собой внутренние уставы и "правила" домов и кланов. Эти обрывчатые "завещания", написанные высокопоставленными вассалами и главами домов, отражают понимание их авторами места самураев в обществе и сущности воинского духа. По форме они представляют собой сугубо доверительные "советы" и наставления, часто изложенные в виде максим. Естественно, что различный социальный статус и личные воззрения конкретных людей привели к появлению разных концепций и идей относительно того, что значит быть самураем. Определенное влияние на эти сочинения накладывало время и место их создания, хотя в них во всех прослеживается ряд общих тем. Так, например, когда при Токугава в стране воцарился мир и вчерашним воинам суждено было стать управляющими, счетоводами и секретарями, самураям пришлось переосмысливать и свои ценности, и свою роль в обществе.


Некоторые из этих сочинений, изначально не предназначавшихся для чужих глаз, впоследствии были опубликованы, и именно по ним мы можем судить о том, что самураи думали о самих себе. Пожалуй, самое знаменитое из подобных сочинений - "Хагакурэ" (любимая книга известного писателя и самурая двадцатого века Мисима Юкио (1925-1970)), написанное в начале восемнадцатого столетия преданным вассалом одного из влиятельных западных даймё. В это время, век спустя после воцарения Токугава, самурайское сословие усиленно приспосабливалось к непривычной для себя мирной роли, старалось не утратить и "аутентичного" самурайского духа.


Еще одно сочинение - "Будосёсинсю", или "Кодекс самурая". Оно было создано за тридцать-сорок лет до "Хагакурэ" и принадлежит кисти Дайдодзи Юдзана Сигэсуки. Эти два произведения считаются классическими трудами, по самурайским ценностям.
Наиболее же известной западному миру является книга Инадзо Нитобэ "Бусидо: душа Японии". Именно благодаря ей слово "бусидо" вошло в западный лексикон. Она написана в начале 20го столетия и рисует несколько романтизированный и идеализированный портрет самурая, одновременно пытаясь "подогнать" традиционные ценности самурая под западные этические стандарты.


На основе доступных нам документов и исторических материалов можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что называть ценности самурая "кодексом", как это сделал Нитобэ, пожалуй, слишком сильно. Они не были едиными для всех, и никогда никем "официально" не утверждались; ценности самурая в огромной степени зависели от клана, которому он служил, и времени, в которое он жил. В лучшем случае, существовали какие-то общепринятые правила поведения в обществе. При режиме Токугава некоторые самурайские обычаи, например, ритуалы и "установления", связанные с сэппуку (самоубийство), стандартизировались. К этому можно добавить существовавшую еще с незапамятных времен предрасположенность японской культуры к тщательной регламентации социального этикета в целом, характерной для конфуцианства.
Данную модель поведения едва ли можно называть собственно этикой, как это пытается делать Нитобэ. Гораздо более точным суждением о природе бусидо представляется характеристика, данная Роджером Эймсом:
"Бусидо, сущностью которого является решимость умереть, нельзя считать этической системой в строгом смысле слова... По сути, оно не выражает ни какой-либо особенной модели поведения, ни нормативных стандартов. Наоборот, бусидо свободно от каких бы то ни было скрытых предписаний в отношении заданных верований или ценностей. Конечно, следовавший бусидо самурай выбирал ту линию поведения, которая наиболее соответствовала господствующей морали, или, точнее, он рождался в такой социальной обстановке, когда выбор этот был предопределен".


Таким образом, само слово "бусидо", "Путь воина", нуждается в пояснениях. "Буси" изначально называли воинов, принадлежавших к высшим слоям общества. Соответствующая китайская идеограмма состоит из двух компонентов, общий смысл которых интерпретировался по-разному. В любом случае, в Китае данный термин обозначал принадлежность к высшей "касте", в руках которой находилось управление. И в Китае, и в Японии необходимыми составляющими облика "благородного человека" считались два начала - ученость и военное искусство. Слово "буси" впервые появляется в "Сёки Нихонги" (завершена в 797 году) в следующем пассаже:
"Светлейший владыка (император) сказал: "Ученые люди и воины - это те, кого ценит народ"". Слово же "бусидо" как официальное обозначение должной модели характера и поведения воина, которое иногда кратко определяют как "верность, самодисциплина, хладнокровие", вошло в обиход лишь во второй половине шестнадцатого столетия, перед началом мирной эпохи Токугава. Одно из первых упоминаний термина встречается в "Ивамидзудэра моногатари" - записанных беседах знаменитого полководца Такэда Сингэна со своими вассалами.


Термином "самурай" - которым уже в наше время стали называть всех воинов подряд - начали пользоваться в десятом веке. Тогда так называли профессиональных солдатов невысокого звания, находившихся на службе у государства, но отнюдь не всадников-аристократов, описанных в "Хэйкэ моногатари". Однако со временем, когда изменились и социально-политический климат, и армия в целом, слово "самурай" практически полностью вытеснило слово "буси". К периоду Токугава (1603 - 1867) - эпохе единоличного правления сёгуна (верховного полководца) и его сторонников - самураем называли всякого, кто имел право носить два меча, за исключением разве что самураев высшего ранга - даймё.

САМУРАЙСКИЕ ИДЕАЛЫ И РЕАЛИИ ЭПОХИ ТОКУГАВА

 

Как уже было отмечено, военное сословие в Японии четко осознавало себя как отдельный класс и в течение долгих лет всячески старалось закрепить и идеализировать свою исключительность. Период, когда первое призвание самурая - сражаться и в любую минуту быть готовым умереть - стало никому не нужным, когда изменились и положение самурая, и его роль в обществе, казался воинам "упадочным". Действительно, в чем же смысл исполнения самураем обязанностей чиновника, надзирателя, управляющего поместьем или сборщика налогов, пусть даже при нем всегда гордо красуются два меча? Один автор, живший в мирную эпоху, отмечал, что в его время самураи носили мечи в ножнах и в более вертикальном положении, а не в горизонтальном, как прежде, которое позволяло мгновенно выхватить меч!


Проблема сохранения самурайской гордости и осознания собственного наивысшего предназначения во все времена, и даже в случавшиеся непродолжительные периоды относительного спокойствия, заботила многих видных представителей военного сословия. Так, Като Киёмаса (1562-1611), сын кузнеца, ставший при Хидэёси одним из крупнейших военачальников, предвидел те трудности, которые мирное время принесет самураям. Он утверждал, что человек, рожденный в семье самурая, должен быть всегда готов умереть с мечом в руках - словно не был абсолютно уверен, что война - уже дело прошлое. В любом случае, даже в мирное время первым долгом воина считалось ежедневное размышление о собственном высоком предназначении. Като также советовал вести суровый образ жизни, рано вставать, ежедневно заниматься боевыми искусствами и быть бережливым.


Дайдодзи Юдзан Сигэсуки, автор "Кодекса самурая", родился через десять лет после смерти Иэясу и дожил до девяносто двух лет. Таким образом, его сочинения отражают мировоззрение человека, который знал только мирную эпоху Токугава и был "знатоком боевых искусств и выдающимся писателем своего времени". Как и многие представители его класса, Дайдодзи страстно желал даже в мирное время сохранить в груди самурая огонь и дух воина. Вот почему уже в самом начале своего сочинения он утверждает готовность к смерти в качестве главного неотъемлемого качества воина:
"Самурай должен прежде всего постоянно помнить - помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги - что он должен умереть".


Пожалуй, что эти слова, как выражающие самые главные качества самурая, всем сердцем одобрили бы и воины времен войны Минамото и Тайра, жившие за пять столетий до того, как они были написаны, и сменявшие их поколения воинов всех последующих эпох.
Автор "Хагакурэ" (живший приблизительно в одно время с Дайдодзи) в самых "воинственных" фрагментах своего сочинения, в котором чувствуется ностальгия по "старым добрым дням", когда самураи были воинами в подлинном смысле слова, соглашается с таким определением самурайского духа:
"Господин Набэсима Наосигэ (1538-1618) как-то сказал: "Бусидо означает желание умереть. Даже десять человек не смогут одолеть такого". Великий подвиг невозможно совершить одной только искренностью. Желание смерти должно полностью овладеть твоим сердцем... Боевые искусства требуют захваченности смертью. Она включает в себя и верность, и сыновнюю почтительность".


Ямамото Цунэтомо проявляет некоторую непоследовательность, когда, с одной стороны, пишет, что "отважных и доблестных воинов" более не сыскать, а с другой, что "хотя люди и стали рыхлыми в наши дни, ибо утратили жизненную силу, это не значит, что они более не испытывают жажды смерти, ибо жажда смерти не имеет ничего общего с жизненной силой". Именно этим Юкио Мисима в своих комментариях к "Хагакурэ" объяснял ожесточенное желание либо победить, либо умереть, с которым сражались в годы второй мировой войны японские солдаты и летчики-камикадзэ.


Что же касается Дайдодзи Юдзана, потомка Тайра, то он прекрасно понимал: сама жизнь самурая, рожденного в мирную эпоху Токугава, которому ни разу не доводилось обнажать оружие на поле боя, принципиально отличается от духа тех далеких дней, когда его предки в бесчисленных кровавых схватках сражались с Минамото. Дайдодзи раз за разом откровенно признает огромное различие судеб воинов военной и мирной поры и трудность приспособления самурайских идеалов к реалиям спокойной повседневной жизни. Так, в одном из пассажей он едко замечает: "Служба в мирное время - это не более чем ерзанье на циновке, потирание рук и сражение языком". Что же остается делать? "Но вне зависимости от того, царит в стране мир или полыхает война, долг самурая состоит в том, чтобы служить господину, будучи исполненным все того же духа преданности".


Как приспособить центральные и корнеобразующие качества самурая к мирным обязанностям и ценностям? Это оставалось главной проблемой для самурайского сословия на протяжении всех 250-ти лет сёгуната Токугава.


Дайдодзи Юдзан, без сомнения, хорошо понимал ее, и "Будосёсинсю", по его замыслу, должно было предложить здравый и реалистичный путь ее решения. И действительно, первоначальный заявленный пафос смерти и необходимости всегда быть готовым к ней сменяется вполне "мирной" терминологией. Как жить самураю в мирное время? Дайдодзи пишет:
"Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечься от болезней и бед и насладиться долгим счастьем. Он будет исключительной личностью, наделенной прекрасными качествами. Ибо жизнь мимолетна, подобно капле вечерней росы или утреннему инею, а тем более такова жизнь воина... Если он живет лишь сегодняшним днем и не думает о дне завтрашнем, если, стоя перед господином и ожидая его приказаний, он думает об этом мгновении как о последнем, если, глядя в лица родственников, он чувствует, что никогда не увидит их вновь, тогда его чувства долга и преклонения перед ними будут искренними, а его сердце исполнится верности и сыновней почтительности".


Готовность к смерти переходит в глубинное понимание мимолетности и временности всех вещей, и особенно человеческой жизни.
Таким образом, в мирное время самурай должен готовить себя к исполнению долга, то есть любого дела, которое ему могут поручить, с таким чувством, словно это будет последний совершенный им в жизни поступок. Если самурай делает что-то для своего господина, он должен вести себя так, как будто это его последняя возможность доказать господину свою преданность. Никогда более не выпадет ему такого счастья, поэтому он обязан отдать выполнению порученного ему дела все силы. Он должен собрать в кулак всю свою волю и лучшие качества, как если бы ему предстояло выиграть битву или спасти жизнь своему господину. Каждый миг жизни, каждое действие должны быть наполнены предельной искренностью и самоотдачей, как в предсмертный час. Очевидно, что подобное отношение самурая к жизни и смерти проникнуто духом дзэн-буддизма.


Пытались разрешить эту проблему, каждый по-своему, и другие авторы. "Хагакурэ", написанное Ямамото Цунэтомо спустя пятьдесят лет после "Будосёсинсю", отличается более воинственным духом. В нем явно просматривается сожаление автора по поводу ушедшей в прошлое эпохи войн и сражений. Возможно, на его позицию оказали влияние два обстоятельства: он никогда не сражался на поле боя и, по изданному сёгунатом Токугава закону, был лишен "права" преданного вассала покончить с собой после смерти господина. В любом случае, отношение к смерти Цунэтомо иное, чем у Дайдодзи. Вот что советует автор "Хагакурэ":

"Размышлять о неминуемой смерти следует ежедневно. Каждый день,

когда душа и тело находятся в гармонии, размышляй о том, как твое тело разрывают на части стрелы, пули, мечи и копья, о том, как тебя уносит бушующее море, о том, как тебя бросают в огонь, о том, как ты погибаешь при землетрясении, о том, как ты бросаешься со скалы высотой в тысячу сяку, как умираешь от болезни или совершаешь сэппуку, чтобы последовать за своим умершим господином. Каждый день, без исключения, ты должен считать себя мертвым".


Цунэтомо говорит в том же тоне и практически то же самое, что и Судзуки Сёсан, вассал Токугава Иэясу, который так готовился к битве: "Я воображал, что бросаюсь с высокой скалы вниз, на острые камни, что я в одиночку врываюсь в передние ряды врага, наконец, что я получаю удар копьем в бок, и при этом выигрываю сражение". Разница лишь в том, что в случае с Судзуки Сёсаном мы имеем дело с самураем-воином, а в случае с Цунэтомо - с самураем-слугой, пытающимся сохранить традиционный воинственный дух в унылой повседневности.


Впрочем, в другом пассаже настроение автора слегка меняется и сближается с мировоззрением "Будосёсинсю":
"Путь смерти таков, что человек вправе умереть спокойно, если он оставался верным ему каждый день своей жизни". То есть, если самурай, пусть даже в мирное время, не живет с мыслью о неминуемо приближающейся смерти, какой бы она ни была, он не сможет умереть достойно, так, как полагается самураю. В сражении готовность к смерти означает просто приятие того, что это может случиться в любой миг.


Для достижения желаемой цели - сохранения в мирное время древнего самурайского духа - необходимо, кроме совершенствования внутренних качеств, предпринимать и конкретные, практические шаги. Вот что рекомендует автор "Будосёсинсю":
"Старая пословица гласит: "Покидая свой дом, веди себя так, будто видишь врага". Если ты самурай и носишь на поясе меч, ты не имеешь права забывать о наступательном духе. И тогда разум твой будет сосредоточен на смерти. Самурай же, не обладающий воинственным духом, подобен крестьянину или торговцу в обличий воина, пусть даже у него на поясе меч".
Это объясняет, почему в Японии эпохи Токугава столь часто нападали с мечами друг на друга.


Далее, Дайдодзи говорит: "Необходимо, чтобы будущие самураи ежедневно упражнялись в стрельбе из лука и аркебузы, в фехтовании, дзюдзюцу (борьба без оружия) и других боевых искусствах". Все это Дайдодзи считает жизненно необходимым, а отнюдь не показным, занятием. Самурай должен хорошо владеть боевыми искусствами и иметь у себя весь необходимый арсенал оружия, ибо "самурай, который является прежде всего воином, получает значительное содержание и не знает, когда ему придется вступить в битву... совершает преступление, если он не обеспечил себя всем необходимым оружием, пусть даже, если в стране царит мир".


Но на самом деле каждый самурай в эпоху Токугава знал, что, как бы он ни желал предпочесть славную смерть в бою мирной жизни, он почти наверняка умрет в своей постели. Однако и на этот счет существовал "свой" идеал, "как должным образом умереть на циновках". Настоящий самурай не имеет права бояться и избегать упоминания о смерти в своем присутствии как "имеющего плохое предзнаменование и думать, что он будет жить вечно, жадно цепляясь за уже никчемное существование". Когда наступает последний час, самурай встретит смерть спокойно и без сожаления, будь это поле битвы или смертное ложе.


ВЕРНОСТЬ ГОСПОДИНУ И КЛАНУ

 

В своем завещании, адресованном сыну, Тории Мототада (1539-1600) -вассал Токугава Иэясу, прославившийся тем, что с небольшим отрядом несколько дней сдерживал многократно превосходящего противника, дав Иэясу выиграть время, говорит, что самурай не может позволить себе даже подумать о том, чтобы отказаться принять смерть во имя своего господина, если в этом возникает необходимость. Пожертвовать собственной жизнью ради господина - вот неизменный принцип преданности вассала. Мототада выражает надежду, что своим поступком он укрепит сей принцип среди всех воинов страны.


Но каким бы примером бесконечной преданности господину, скрепленным подписанным кровью завещанием, ни являлся поступок Мототада для воинов его поколения, после того, как Токугава победил в сражении при Сэкигахара и в стране воцарился мир, возникла настоятельная необходимость изменить философию самурая в связи с новыми сложившимися реалиями. Как должны были две высших добродетели самурая - абсолютная преданность господину до последнего вздоха и постоянная готовность к смерти - проявляться в скучных и обыденных обязанностях, таких как управление хозяйством или ведение счетов?


Здесь, говоря об "обязанностях", мы вступаем в сферу социальных взаимоотношений, ценности которой и поныне сохраняют свое влияние в японском обществе, в сферу он, гири и гиму. Он - это чувство благодарности и признательности человека по отношению к тем, кто занимает более высокое по сравнению с ним социальное положение, но оказывает ему внимание и почести. Он включает в себя благодарение (и соответствующее поведение) за добро, оказанное человеку буддами, Небом, божествами, родителями, учителями и господином. Причем этой благодарности всегда будет недостаточно. Гири и гиму означают примерно то же самое. В целом, они подразумевают все социальные обязательства; в зависимости от полученных милостей человек может иметь что-то особенное, за что он должен "возблагодарить", но, кроме этого, существуют еще и обязательства вежливости, юридические обязательства и т. п.


Несомненно, что для самурая самым важным являлось отношение он к господину; все его прочие обязательства вытекали из этого, центрального, и определялись им. Стоит заметить: отношение он к господину, выражавшееся в первую очередь в абсолютной ему преданности, имело определенные "внешние" границы, но было поистине беспредельно по своей внутренней напряженности. Абсолютная преданность распространялась только на непосредственного господина, главу семьи или даймё клана; она не затрагивала взаимотношений между самими даймё. Даймё не считали свои соглашения друг с другом столь же обязывающими. Большинство подобных соглашений выражались в заключении браков, имевших целью выгоду, выживание, обретение земель, власти и т.п. Впрочем, бывали и исключения из этого ряда, когда союзниками становились даймё, принадлежавшие к одному клану.

 

Но в целом, дело обстояло так: выбирался вероятный победитель будущих сражений и столкновений, и с ним заключался договор, который мог "закрепляться" браками или взаимным обменом заложниками. Вот почему военная история Японии изобилует подобными временными альянсами, которые легко прерывались или меняли свой характер, если ситуация становилась иной. Так, Иэясу победил при Сэкигахара не в последнюю очередь потому, что имел своего человека в лагере врага. Его предательство, совершенное на второй день сражения, подорвало боевой дух армии западных кланов и обеспечило победу Иэясу. Сегодняшний дружественный даймё назавтра мог стать смертельным врагом.
Итак, главным и первостепенным из всех обязательств самурая было отношение он к его непосредственному господину. Обязательство перед господином стояло в одном ряду с долгом перед родителями и буддами; оно считалось бесконечным и несоизмеримым с полученным благом. Оно не могло быть исчерпано за всю жизнь и не прекращалось до последнего вздоха, а в эпоху Токугава, когда миграция между сословиями была запрещена, превратилось в вечное и передаваемое из поколения в поколение. Именно тогда вышел указ сёгуната, запрещающий вассалам по собственной воле уходить из жизни после смерти господина. Они обязаны были служить дому своего господина, а также их дети и внуки. Чувство преданности и долга перед господином имело экономические и эмоциональные корни.


Вассал в буквальном смысле всем принадлежал господину - своими землями, своим жалованием, своим имуществом и даже одеждой, которую он носил. В период Токугава некоторые самураи низких рангов тайно "подрабатывали" ремесленниками, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Это было строго запрещено, но бедные или находившиеся в стесненных обстоятельствах даймё смотрели на это сквозь пальцы. Самурай - который более не был воином - имел единственную возможность изменить собственный статус: он мог по своей воле либо будучи смещенным со службы стать ронином, воином без господина, и перебиваться случайными заработками. Таким образом, преданность господину являлась просто-напросто единственным средством к существованию.
Однако другой источник верности вассала - эмоциональный - порой перевешивал экономический. Существовало такое понятие, как "узы верности", которое не утратило своей значимости и в наши дни. Работник сохраняет верность компании, ее президенту и своим непосредственным начальникам - этот порядок усердно культивируется и воплощается в жизнь крупными компаниями.


Ямамото Цунэтомо (1658-1719), автор "Хагакурэ", был вассалом клана Набэсима на крайнем западе Японии. В 1700 году его господин умер, и Цунэтомо, как преданный вассал, желал покончить с собой, чтобы последовать за господином. Но закон запрещал ему сделать это, и тогда он стал буддийским монахом, сочтя сей путь наилучшей альтернативой для верного слуги. Вот что он пишет о своем сильном чувстве преданности к покойному господину: "У меня нет ни малейшего желания достичь состояния будды, хоть это и противоречит моему теперешнему положению буддийского монаха. В сердце моем глубоко запечатлено лишь одно искреннее желание, одна непоколебимая решимость - семь раз возродиться самураем Набэсима и управляющим нашего клана". Клан Набэсима, клан господина, стал для Цунэтомо родным кланом-семьей.


В какой же форме они должны предстать в мирное время? Самураю следует исполнять повседневные обязанности, какими бы рутинными они ни казались (как то: несение стражи, домашние работы, административные дела) "с мыслью о том, что у него есть лишь один этот день, аккуратно и добросовестно, с почтением, как если бы он стоял перед господином. И тогда он не совершит ошибок" (Цунэтомо). Те же, кто ворчат по поводу якобы утомительных обязанностей, считая их наказанием и, быть может, тоскуя по минувшим романтическим временам доблести и отваги, на самом деле являются не воинами, а "лишь конюхами и презренными слугами в обличий самурая" (Дайдодзи).


Самурай, искренне преданный своему господину, всегда будет ставить его благополучие выше собственного. Он не будет осуждать своего господина перед другими людьми, а тем более перед посторонними, даже если господин совершил ошибку. Все внутренние дела клана не должны выноситься наружу. Никогда не поставит он во главу угла личную карьеру, счастье и процветание господина для него превыше всего, и он будет продолжать честно исполнять свой долг, даже если его заслуги останутся незамеченными.


Давать господину советы, а особенно предлагать прямо противоположное тому, что намеревается сделать господин, считалось проявлением крайнего неуважения, особенно если совет этот исходил от человека невысокого звания. Если вассал будет прямо перечить господину, он только укрепит последнего в его неправильном суждении. Любое мнение надлежит высказывать как бы невзначай. Если же самурай имеет низкий ранг, что не позволяет ему обращаться непосредственно к господину, он должен сказать обо всем старшим вассалам.


Если преданный самурай видит, что господин следует заведомо порочному совету плохого человека, льстеца и лицемера, и ничто не может разубедить его, он обязан доложить об этом старшим вассалам и убить такого советчика, будучи готовым взять ответственность на себя. Нитобэ полагает, что подобный поступок считался самураями единственно правильным и порой заканчивался самоубийством совершившего его:
"Когда господин делал что-либо неправильное, долг верного вассала состоял в том, чтобы всеми возможными способами попытаться объяснить ему его ошибку. Если же это ни к чему не приводило, оставалось только дать событиям идти своим чередом. Порой самураи прибегали к последнему способу воззвать к разуму и совести господина - они подтверждали искренность своих слов кровью (совершали сэппуку)".

ЧЕСТЬ И ГОРДОСТЬ САМУРАЯ

 

Несомненно, что самураи, как только они осознали себя отдельным сословием, со всей серьезностью относились к своему высокому предназначению. Особенно это касается периода Токугава, когда военное сословие официально занимало в японском обществе главенствующее положение. Возвышенным духом, исполненным глубокого и искреннего чувства, пронизано буквально каждое слово написанных самураями сочинений. Так, в "Хагакурэ" мы читаем следующие строки: "Немного найдется среди простолюдинов прямых сердцем людей. Однако злые деяния простолюдинов не приносят вреда владениям".
Зло же, совершаемое самураями, наносит вред порой непоправимый. Самурай, особенно имеющий высокий ранг, должен все время помнить, что следующие за ним воины берут с него пример и что на него равняются люди всех сословий. Один самурай, которого попросили поклясться в правдивости своих слов, отрезал: "Слово самурая прочнее золота и стали. Если самурай что-то твердо решил, даже божества и будды не в силах изменить это" (Цунэтомо). И отказался приносить клятву. А когда бывший самураи, потерявший господина и превратившийся в нищего попрошайку, приблизился к "брату-самураю" и попросил подаяния, тот грубо ответил: "Самураю лучше было бы покончить с собой, чем опуститься до такого".


Цунэтомо говорил, что самураю не подобает даже показываться в домах торговцев. Сознание собственной значимости и превосходства порой приводило, особенно в мирное время, когда возможностей взять в руки меч, с гордостью носимый как свидетельство первенства перед остальными, было немного, к дерзкой заносчивости и высокомерию, легко выливавшимся в стычки и поединки между самими самураями. Хотя, конечно, в современных сериалах про самураев, этаких японских вестернах, в которых они слоняются по улицам только с одним намерением - с кем-нибудь подраться, краски явно сгущены. Тем не менее, многие авторы предостерегали самураев от того, чтобы они не вступали в пьяные потасовки, не воспринимали слова пьяного человека серьезно и не слишком увлекались игрой в карты и кости. Ибо все это, в конечном счете, навлечет беду и позор на господина.
Однако самурай не должен сидеть молча и терпеть, если его оскорбляют и высмеивают. "Быть высмеянным и смолчать - значит проявить трусость. Не следует закрывать на это глаза только потому, что все произошло во дворце. Человек, который высмеивает других - просто глупец. И он сам виноват в своей смерти" (Цунэтомо).


Цунэтомо говорит, что человек, если он решил кого-то убить, должен сделать это незамедлительно. Ибо "боевые искусства не знают сомнения. Ты должен нанести удар, не откладывая его ни на секунду". Интересно и его отношение к сорока семи самураям. (В 1701 году господин Асано был оскорблен в замке Эдо. Он выхватил меч и попытался убить обидчика, но промахнулся, был приговорен к сэппуку и умер неотомщенным. Сорок семь его вассалов через два года убили виновного в смерти их господина.) Цунэтомо осуждает их, во-первых, за то, что они выжидали целых два года, прежде, чем отомстили за господина, а, во-вторых, за то, что, отомстив, они не покончили с собой немедленно, а ждали решения сёгуната.


Читая описания того, как воины эпохи Токугава вступают в поединки и убивают противников, складывается впечатление, что самурай чаще убивал простолюдинов, чем равных себе. Это воспринималось лишь как подтверждение неотчуждаемого права самурая убить любого "непочтительного" простолюдина, причем меру такой "непочтительности" определял сам самурай.


Однако было бы в высшей степени неправильно и даже несправедливо считать самураев лишь надменными, вспыльчивыми и до исступления озабоченными только сохранением собственной чести людьми. Они полностью сознавали не только значимость своего положения, но и накладываемую на них ответственность. Японцы и поныне предельно внимательно относятся к занимаемому человеком месту в обществе, хотя, конечно, шкала "рангов и должностей" сегодня совершенно иная по сравнению с периодом Токугава.

 

Большинство самураев прекрасно понимали свои высокие обязательства и старались соответствовать своей роли представителей высшей касты, с гордостью нося имя воина.
Неудивительно поэтому, что и Дайдодзи, и Цунэтомо много говорят о необходимости быть человечным и сострадательным по отношению к стоящим ниже на социальной лестнице. Особенно это касается тех, кто живет в одних землях с воином. Так, хотя автор "Хагакурэ" и был лишь младшим вассалом сильного и процветающего даймё, несомненно, что его взгляды разделялись и господином клана, и знатными самураями:
"Если говорить о Пути, которым должен следовать самурай, то на первом месте будут стоять служба и преданность господину. Если же рассуждать о том, что ему надлежит делать сверх этого, то я скажу так: самурай должен обладать мудростью, гуманностью и мужеством".


Преданный вассал сослужит своему господину самую добрую службу, если благодаря ему люди всех сословий почувствуют, что господин неустанно думает и заботится о них:
"Это поистине просто. Прежде всего, следует думать об интересах всех вассалов и представителей низших сословий. Бездумные выскочки составляют далеко идущие планы, полагая, что это принесет благо господину. Однако в своих планах они не учитывают интересов низших сословий... Они несут им лишь бедствия. Это худшее, что можно вообразить. Ведь все, включая слуг из низших сословий, принадлежат господину".
Одним из принципов Набэсима Наосигэ, который он изложил в своих "Надписях на стене" был:
"Во всех делах в первую очередь думай о человеке".

КУЛЬТУРА МИРНОЙ ЭПОХИ

 

Воины тринадцатого столетия, эпохи регентства Ходзё, были в глазах двора грубыми, нецивилизованными "восточными варварами". Но, что интересно, они хотели оставаться такими, ибо презирали утонченную придворную благопристойность и блага дворцовой жизни, желая сохранить в неприкосновенности свои суровые ценности. Но пять столетий спустя ситуация кардинально изменилась. Дайдодзи говорит в "Будосёсинсю": "Раз самурай находится во главе трех сословий общества и призван управлять, он должен быть хорошо образован и глубоко понимать причины вещей".


Теперь же, продолжает он, когда империя покоится в мире, ситуация другая. Дайдодзи рекомендует: "В семь или восемь лет, когда ребенок подрос, его нужно познакомить с Четверокнижием, Пятиканонием и Семикнижием (классические конфуцианские сочинения), а также обучить каллиграфии, чтобы он научился писать китайские иероглифы... Затем, когда ему исполнится пятнадцать или шестнадцать, его следует обучать стрельбе из лука, верховой езде и всем другим боевым искусствам, ибо только так самурай должен воспитывать своих сыновей в мирное время". И тогда молодой самурай сможет с гордостью носить имя буси, он будет высокообразованным и культурным человеком, но с сердцем, подобным кремню: он не согнется ни перед какими трудностями.


Насколько уровень образования самурая должен выходить за пределы базового - на этот счет существовали разные взгляды. Его необходимыми составляющими часто называли умение слагать стихи (традиция, уходящая вглубь веков к воинам "Хэйкэ моногатари", которые, даже умирая в сражении, оставляли прощальное стихотворение) и искусство чайной церемонии (чему в немалой степени поспособствовал Хидэёси), отличающееся суровой простотой и достоинством. Автор "Будосёсинсю" считает, что самураю надлежит "постоянно читать древние хроники, дабы укреплять свой дух и характер". "Описания сражений с подробным перечислением имен тех, кто совершил великие подвиги и пал в бою", - полагает он, - "возвысят помыслы молодого воина". Пестовать свой боевой дух следует даже во время отдыха!


Другой же автор, Цунэтомо, уверен, что самураю достаточно изучать историю и генеалогию клана своего господина, дабы, исполнившись сознания ее величия и славы, продолжать и приумножать ее своими деяниями.


Но даже не все его современники соглашались с ним. Воин (буси) должен полностью соответствовать древнему смыслу своего имени, он должен быть человеком меча и учености и никогда не пренебрегать последней. Конечно, небоевые искусства не являются первым делом самурая, и учение ради самого учения - не его цель. Но это не значит, что он должен уподобляться необразованным простолюдинам. Особенно ценным в практическо-функциональном плане они считали знание китайских нравственно-философских канонов, видевшихся средоточием непостигаемой мудрости, и умение хорошо писать, что также порой было просто необходимо.


Такэда Сингэн (1521-1573), великий полководец и могущественный даймё, полагал, что обучение самурая должно быть тесно связано с его повседневными обязанностями и жизнью. А Курода Нагамаса (1568-1623), лишь недолго проживший при новом порядке Токугава, был убежден, что образованность и высокая культура - это не столько чтение книг, сколько познание Пути Истины. А для управляющего знать Путь Истины - значит быть проницательным и прямым человеком, который и в жизни, и на службе пользуется собственной властью лишь во благо другим, проявляет гуманность по отношению ко всем людям, разбирается в них и умеет четко отличать добро от зла. Этот даймё, считавшийся одним из лучших администраторов своей эпохи превозносил гармонию между изящными и боевыми искусствами:
"Мирные и боевые искусства подбны двум колесам повозки: убери одно - и повозка опрокинется".


Нитобэ, писавший уже в двадцатом столетии, в самом конце самурайской эпохи и, как уже было отмечено, несколько романтизировавший и идеализировавший самураев, так суммаризирует взгляды Такэда и Курода: "Настоящий самурай считает ученым читающего книги и стремящегося к истине человека... Бусидо следуют не ради него самого, а ради обретения мудрости... Знать и действовать - это одно и то же".

СЭППУКУ (ХАРАКИРИ) -
ПОЧЕТНОЕ РИТУАЛЬНОЕ САМОУБИЙСТВО

 

Практика самоубийства в Японии, конечно, не обязана своим появлением самураям; не исчезла она и после того, как эпоха самураев закончилась. Но в правление Токугава она по сути превратилась в некое изящное искусство, в высоко ритуализированный способ самоуничтожения. Как правило его называли сэппуку, более же вульгарное название под которым оно и стало известно на Западе - харакири (вспарывание живота).


Для воина это был традиционный способ избежать бесчестья или позора. Герои "Хэйкэ моногатари", воины-аристократы, предпочитали покончить с собой (обычно, хотя и не всегда, путем вскрытия живота), чтобы не быть убитыми каким-нибудь "человеком без имени" (когда тот смог бы похвастаться перед своим командующим захваченной головой знатного врага). Воин предпочитал убить себя собственными руками, что позволяло ему сохранить достоинство и честь.


Со временем обычай превратился в своеобразное "искусство", признававшееся наилучшим выходом в ряде ситуаций. Если два самурая равного ранга поссорились - когда один оскорбил, высмеял или оклеветал другого - то они, по крайней мере, теоретически, имели право и даже были обязаны разрешить спор в поединке. Но в мирную эпоху Токугава по закону каждое убийство должно было расследоваться даймё или господином. Самураям порой дозволялось улаживать "внутренние проблемы" с помощью оружия. Поэтому, если поединок и его исход признавались "оправданными", дело закрывали и убийцу прощали. Если же по каким-то причинам (политическим либо социальным) это оказывалось невозможно, уцелевшему самураю приказывали совершить сэппуку. За исполнением приказания должным образом следили.


Такую смерть самураи считали почетной. Самурай избегал позора публичной смерти от рук палача (как поступали с преступниками, выходцами из других сословий) или же другого самурая.


Самураю же, даже виновному в преступлении, заслуживающем смерти, дозволялось покончить с собой самому и тем самым сохранить честь. Смерть в таком случае искупала позор его деяния. Кроме того, сэппуку смывало позор и со всей его семьи, что позволяло сыновьям унаследовать имя, положение и имущество отца, ведь семья преступника лишалась и самурайского статуса, и владений.


Кроме того, порой сэппуку совершали для того, чтобы выразить протест. Мы уже приводили слова Нитобэ о том, что бусидо обязывало преданного вассала совершить сэппуку, если господин ведет себя недостойно. В таком случае сэппуку было последним способом воззвать "к разуму и сердцу" господина, убедить его в ошибочности его действий.

РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВЫ

 

Самурайская мораль сформировалась в общих чертах одновременно с системой сёгуната, однако основы её существовали задолго до этого времени. Нитобэ Инадзо выделял в качестве основных источников бусидо буддизм и синто, а также учения Конфуция и Мэн-цзы. И действительно, буддизм и конфуцианство, пришедшие в Японию из Китая вместе с его культурой, имели большой успех у аристократии и быстро распространились среди самурайства. То, чего не доставало самураям в канонах буддизма и конфуцианства, давало воинам синто. Наиболее важными доктринами, которые бусидо почерпнуло из синтоизма - древней религии японцев, представлявшей собой сочетание культа природы, предков, веры в магию, существование души и духов, были любовь к природе, предкам, духам природы и предков, к стране и господину. Заимствования из синто, которые восприняло бусидо, были объединены в два понятия: патриотизма и верноподданичества.


Особенно сильное влияние на бусидо оказал буддизм махаянистского направления, проникший в Японию в 522 г. Многие философские истины буддизма наиболее полно отвечали потребностям и интересам самураев. При этом популярнейшей сектой буддизма была "дзен", монахи которой внесли значительный вклад в дело развития бусидо.
Созвучие мировоззрения сословия воинов, с положениями дзен-буддизма позволили использовать секту "дзен" в качестве религиозно-философской основы этических наставлений самурайства. Так, например, бусидо восприняло из дзен идею строгого самоконтроля. Самоконтроль и самообладание были возведены в ранг добродетели и считались ценными качествами характера самурая.


В непосредственной связи с бусидо стояла также медитация дзен, вырабатывавшая у самурая уверенность и хладнокровие перед лицом смерти, которые рассматривались как нечто положительное и великое, как мужественное вхождение в "му" - небытие.
Из конфуцианства идеология самураев прежде всего восприняла конфуцианские требования о "верности долгу", послушании своему господину, а также требования, касающиеся морального совершенствования личности. Конфуцианство способствовало возникновению в среде самураев и в их идеологии презрения к производительному труду, в частности к труду крестьян. Это отношение оправдывало безжалостную эксплуатацию японского крестьянства изречением, приписываемым Конфуцию: "Кормящийся от народа управляет им". То же самое легло в основу этико-политической философии Мэн-цзы, другого корифея конфуцианства, который называл принцип управления господствующего класса "всеобщим законом вселенной".


Так под воздействием синто, буддизма и конфуцианства формировались основные принципы самурайской этики, входившие в качестве составной части в мораль феодального общества, имеющую название "дакоту" (кит.: дао-дэ).


Личный героизм самураев, жажда подвига и славы не должны были служить самоцелью. Всё это было подчинено идеологией правящего класса более высокой цели, а именно: идее верности, которая покрывала собой всё содержание общественной и личной морали воина. Принцип верности выражался в беззаветном служении сюзерену и опирался на положения о верности, почёрпнутые из синто, буддийское убеждение в бренности всего земного, которое усиливало у самурая дух самопожертвования и не боязни смерти, и философию конфуцианства, сделавшую лояльность (верность вассала феодалу) первой добродетелью.

 

Отношение самурая к смерти, многократно воспетое в литературе и неоднократно подтверждённое историческими примерами, отнюдь не являлось чем-то исключительным для народов Дальнего Востока. Наоборот, оно было естественным для всей даосско-буддийской системы мировоззрения, определявшей жизнь человека как звено в бесконечной цепи перерождений.

 

Самоценность земной жизни для ревностного буддиста любого толка была очень невелика. Дзенский монах, крестьянин, веровавший в милосердие будды Амитабы, священник секты Тэндай и нищий отшельник, исповедовавший тантрическое учение Сингон, в равной степени считали жизнь иллюзорным кратковременным эпизодом в бесконечной драме Бытия. Буддийский тезис о непостоянстве всего сущего (мудзё-кан) лежит в основе всей японской культуры.


Самодисциплина, усугублявшаяся изощрёнными регламентациями, заставляла самурая всегда и во всём следовать закону чести, что, согласно убеждениям верующего буддиста, благотворным образом влияло на карму и обеспечивало счастье в следующих рождениях. Речь идёт не о презрении к смерти, а о равнодушном отношении к ней, о естественном принятии небытия, ожидающего "по ту сторону добра и зла". Самураи превратили тривиальную религиозную догму в средство воспитания сверхчеловеческого бесстрашия. Примеры достижения фантастических результатов путём культивирования и доведения, казалось бы, до абсурда вполне заурядных свойств человеческой физиологии и психики можно встретить почти во всех воинских искусствах.

 

Самурай же по долгу службы становился носителем целого комплекса бу-дзюцу, и применение их на ратном поле зависело прежде всего от глубины презрения к смерти, от стремления к смерти. Дайдодзи Юдзан писал: "Для самурая наиболее существенной и жизненно важной является идея смерти. ... Не позволяй мыслям о долгой жизни завладеть собою, иначе погрязнешь в пороках и беспутстве, окончишь дни свои в позоре бесчестья".

БУСИДО ПОСЛЕ ПАДЕНИЯ СЕГУНАТА

 

После реставрации Мэйдзи в 1868 году самурайское сословие утратило свое доминирующее положение в японском обществе. В 1876 году самураи лишились своей главной привилегии - права носить два меча.


После всех этих потрясений популярность Бусидо пошла на убыль, но не исчезла совсем. Уже в конце XIX в. бывший самурай Нитобэ Инадзо написал книгу, которую так и назвал: "Бусидо: дух Японии", ставшую одним из последних ярких примеров письменной характеристики Пути воина. Являясь частью национального самосознания, Бусидо в некоторые периоды японской истории вновь становился для общества актуален и сознательно использовался японскими политиками для повышения боевого духа солдат и для поддержания идеи национального превосходства.


Так происходило во время ведения Японией войн в конце ХIХ в. и начале ХХ в., когда милитаристское правительство фактически сделало экспансию национальной политикой, а также до и во время второй мировой войны. В этот период японской истории на помощь официальной пропаганде были привлечены все религии имевшие распространение на территории Японии - синтоизм, буддизм, христианство.


Наиболее яркий пример использования Бусидо в это время - летчики-смертники, так называемые камикадзэ. Идея жертвования своей жизнью по приказу императора являлась для них всего лишь нормой Бусидо, в обязательности исполнения которой не может быть никаких сомнений.


После окончания войны примеры следования Пути воина в таких ортодоксальных формах стали гораздо более редкими. Один из последних - самоубийство знаменитого писателя националистического толка Юкио Мисима совершившего сэппуку после неудачной попытки военного переворота в 1970 г. Для многих японцев Юкио Мисима - не просто писатель, но символ превосходства и стойкости японского духа, преклонения перед императором, готовности к смерти.


Сегодня Бусидо никак не связан с официальной идеологией. Но основные его положения, произведения, сформировавшие этот феномен до сих пор изучаются многими не только в Японии по всему миру. В первую очередь теми, кто занимается японскими видами единоборств, т.к. их философская база основана на тех же источниках, что и философия Бусидо.


ЛИТЕРАТУРА

1. Уинстон Л. Кинг Дзэн и путь меча. Опыт постижения психологии самурая. СПб.: "Евразия", 2002.
2. Тернбулл С. Самураи. Военная история. СПб: "Евразия", 1999.
3. Хироаки Сато Самураи: история и легенды. СПб: "Евразия", 1999.
4. Книга Самурая: Юдзан Дайдодзи Будосёсинсю. Ямамото Цунэтомо Хагакурэ. Юкио Мисима Хагакурэ Нюмон. СПб.: "Евразия", 2001.
5. Идеалы самураев. Сочинения японских воинов. СПб.: "Евразия", 2001.
6. Томас Клири Японское искусство войны. Постижение стратегии. СПб.: "Евразия", 2001.
7. Миямото Мусаси Книга пяти колец. СПб.: "Евразия", 1999.
8. Томпсон М. Восточная философия. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2002.
9. Спеваковский А.Б. Синто - религия и войны. М.: ... , 1984.
10. Материалы сети Internet. (Особое спасибо Дзёю Миннакири и ВИК "Путь Меча" г. Южно-Сахалинск)

 

Смагин Сергей

2003 г.